Владислав Жеребьев - Марланский квест [СИ]

— А что же вы сразу не подошли?

— Вы бы меня взяли? — Барсук бесхитростно взглянул на Славу и тот отрицательно покачал головой. — Вот и я о том же. Я знаете ли, когда на Марлан попал, вынужден был научиться разбираться в людях. Всей тонкости этой науки я не постиг, однако отпетого негодяя от приличного человека, с грехом пополам, отличаю. Возьмите меня с собой рейдер! Клянусь, что не буду обузой. Я в этом королевстве сопьюсь со скуки. Там же и поговорить не с кем.

— Предприятие у нас опасное. — Проронил Слава, мучительно размышляя, как бы отвадить Барсука. — Мы идем в пустошь, к черной дороге и дальше. Там, знаете ли, кочевые племена, Марево, джины…

— Да бог с ними с джинами…, - возликовал ученый. — Я же естествоиспытатель. Мне все нипочем. Вы не думайте, что я только кабинетный работник. Если бы я к труду привычный не был, то давно бы уже умер тут от голоду.

Колонна уже серьезно ушла вперед. До пограничья оставалось пара дневных маршей, а судя по карте, кроме аванпоста его величества Матеуша, жилых построек или поселений в радиусе десятка километров, не было. Можно было прогнать микробиолога взашей, однако он почти наверняка опять увязался бы за колонной. Его дикие звери и разбйоники то до сих пор не трогали, потому что он плелся в хвосте хорошо вооруженного конного отряда. Выгнать его, означало подписать мужику смертный приговор, хотя с другой стороны, разрешив Барсукову присоедениться к отряду, Зимин ему небо в алмазах тоже не мог гарантировать.

— Хорошо. — Наконец решился он. — Что вы умеете делать, ну кроме колки дров и микробиологии.

— О мой друг! — Вновь возликовал ученый, отогревшийся, и угостившийся брагой, которую ему плеснул в кружку кто-то из сердобольных гвардейцев. — Мои знания обширны. Я ведь и первую помощь могу оказать, и стрелу достать из плеча, и от укуса ядовитого гада подлатать. Тут же вокруг природного сокровища под каждым кустом, а с моими знания в местной фауне, за результат я ручаюсь.

Зимин с тоской оглядел неказистую фигуру выпивохи-ученого и обреченно махнул рукой.

— Бес с вами, Барсуков. Поедете на телеге. Если вздумаете отлынивать от работы и корчить из себя интеллектуальную элиту, в тот момент, когда остальные будут копать отхожие ямы или толкать застрявшую в грязи подводу, вышибу из отряда.

Я никогда бы не подумал, что в черной, покрытой льдом оболочке Подольских могут жить какие-то чувства. Я ошибался. Старик был встревожен, переживал, и без того тонкие губы превратились и вовсе тонкую белую нить, а глаза, влажные как у теленка, поблескивали нездорово и жутко.

— Я вам могу пообещать очень много, Зимин. — Старик стоя, ссутулив плечи и зажимая пальцем кнопку вызова, и не обращая внимания на мои возражения, продолжал говорить. — Я понимаю, что у нас есть некоторые разногласия…

— … Некоторые?! Да я…

— И я готов признать, что ошибался в вас…

— … гляди те ка, на Вы перешел. Ну просто благодать какая-то.

— Сбирский, черт возьми, выслушайте меня! — Боль, неподдельная, звериная, какую не сыграть на сцене, не описать в романе, больно ударила по моим барабанным перепонкам, и я в удивлении замолчал. Я верил, что старик может испытывать чувства, вроде ненависти, жадности или злости, однако тут кольнуло чем-то совершенно иного рода.

— Ладно, — выдавил я нехотя, — отзовите своего башибузука, и мы по говорим.

Близилась степная ночь, а это я вам скажу, то еще развлечение. Дневная температура в жаркий день могла в этих широтах с легкостью достигнуть сорокоградусной отметки, а ночная уверенно уходила в минус. Я иногда диву давался, как в этом суровом климате может вообще что-то существовать.

Я стоял на трапе ястреба, укутавшись в походный плащ и сжимая в руке свою старую добрую трость с железным набалдашником. Вторая же рука мирно покоилась на спрятанном под плащом ТТ.

— Вы один? — Подольских нервно обернулся, и меня поразила случившаяся с ним метаморфоза. Несколько часов назад он выглядел довольным жизнью дельцом, четко знающим что он хочет от этой жизни. Теперь же он был похож на заблудившегося школьника.

— Как видите? — Я пожал плечами. — Что у вас такого срочного.

— Срочность есть, и вы же сами, Сибрский, эту срочность организовали. Давайте с самого начала. Силами Суздальского вы с задачей не справитесь. Отбросим даже тот невероятный случай, если ваш чертов брелок будет в целости и сохранности пылиться на полке в отстреленном отсеке, в королевстве. Слишком много всего поставлено на карту.

— К чему вы ведете Подольских?

— Услуга за услугу. Вы выполняете мое условие, я в свою очередь становлюсь к вашему предприятию лояльней некуда и бросаю на него все свои ресурсы, как-то связи, деньги и запасы горючего.

— Идите-ка вы, — не сдержался я. — Но понимать то надо, что если мы не сможет воплотить нашу идею в жизнь, то сдохнут все!

— Не спешите, Сбирский. — Нехотя отмахнулся старик. — Ваше стихийное бедствие на деле пока что не более чем слух, а документальные доказательства настолько невнятны, что даже самый закоренелый пессимист не стал бы их воспринимать всерьез.

— А как же данные с Ястреба? Как же вымерший город вокруг? — Не выдержал я. — Как же те же кочевники? Уже неделю сенсоры челнока не видят крупных передвижений! Неужели дикари бросили затею содрать с вас кожу и повесив носы удалились в свою пыль?

— Ну ладно, — поморщился миллиардер. — В чем-то вы все же правы…

— В чем-то? В чем-то? — От данного заявления я чуть было не задохнулся. Что-то внутри сдавило мои легкие и горло. — Вы рехнулись Подольских? — Через силу поскрипел я. Деньги совсем глаза застили? Что вам, черт возьми нужно?

Подольских помедли, и снова боязливо оглянулся.

— У меня есть две дочери, Анна и Вероника Подольских. Этих имен вы не найдете не в одних документах, не в одной хронике. Только разве что в метриках, которые хранятся на земле под большим секретом. В любых официальных хрониках они выступают под другими именами. Обе они на Марлане.

— Что за секретность такая? — Непритворно удивился я.

— Я богат Сбирский, а дочери мои своевольны. Анне сейчас тридцать, Веронике двадцать пять, и они ненавидят меня за мой образ мысли и стиль жизни. Однако на них охотятся. Каждый божий день, до момента отправки их сюда, я покрывался холодным потом от каждого звонка. Марию даже похитили один раз, но сработала моя служба безопасности и все обошлось.

— Почему бы вам не снабдить их личной охраной?

— Сначала я так и делал. — Подолских тяжело привалился к бронированному боку Ястреба. — Но это работало до определенного момента. Когда Аня и Вера были маленькими, они нисколько не возражали против компании гардов, а те большую часть времени скорее нянчили девочек, чем охраняли. Но годы шли. Менялся мир, девочки подрастали и их вкусы, предпочтения и взгляды начали меняться. Чем старше они становились, тем меньше я мог на них влиять. Отцом я был отвратительным. Их мать, моя добрая Анастасия, умерла, едва родив Веронику. Как позже оказалось, и так плачевное состояние, которое она от меня скрывало, усугубилось кесаревым и наркозом. Сгорела она быстро, как свечка, оставив мне на попечения двух маленьких детей, и я не сделал ничего лучшего, как нанять сотни нянек, заменяя покупной заботой отцовскую любовь. Я много работал, зачастую появляясь дома только чтобы упасть на кровать и забывшись в тревожном сне, встать в пять утра и вылететь куда-то в Гонконг или Лиссабон. Иногда я не бывал дома месяцами, а когда хватился, понял, что я не знаю своих детей. Они же, что самое страшное, не воспринимали меня как родителя. Бизнес погубил все дорогое мне. Я стал для них чужим человеком. Когда я опомнился, было уже поздно. Аня собиралась в Оксфорд, Вероника увлеклась рок-музыкой, и они разлетелись по миру. Неприятности не заставили себя долго ждать. Новая попытка похищения, на этот раз удачная. Спасли Аню только английские полицейские, узнавшие каким-то чудом, где находиться русская девочка.